Mind your own business, man.
Не так давно мой разум захватила книга Генри Миллера "Тропик рака". Она поразила меня невероятной стоической самоотверженностью, с которой главный герой спускается в глубины общечеловеческого сознания; пронзительной реалистичностью; ненавистью к грязным порокам мелкого мещанства и нежной любовью к камням, рекам и музыке. Я до сих пор называю эту книгу Последней книгой, потому что она сказала все, что только было необходимо и дозволено сказать человеку. Она вряд ли открывает какие-то универсальные, абсолютные истины или правды, но каждый мыслящий человек, вне всякого сомнения, найдет там Свою правду.
Когда, спустя пару месяцев, я взяла в руки "Волны" Вирджинии Вульф, я поняла, что добровольно решила себя добить. Это очаровательное создание написало труд ничуть не слабее Генри Миллера... Они словно сидели верхом на одной волне, находясь при этом в разных временных и географических промежутках.
Как известно, в начале творческого пути мы все незаметно для самих себя начинаем подражать тем, кого мы изучаем и кто нас восхищает. После ошибок, крайностей и многочисленных сравнений мы вырабатываем свой личный образ действий и мыслей (спасибо, кэп).
Естественно, я и оглянуться не успела, как из-под моей руки стали вытекать явно слизанные с недавно прочитанных писаталей строки. Тогда я поняла, что стоит посмотреть на свою писанину через призму их мастерства, чтобы отсеять очевидный плагиат (или плагиарт?) и достичь самобытности. Так потихоньку из коротких "дневниковых" очерков стало собираться произведение, которое получило название "Трактат о любви", где я пытаюсь рассмотреть любовь во всей ее многослойности и разноцветности. Ни один человек или явление, что повлияли на мою жизнь, не остались без отклика в этом произведении.
Now you can see one piece...)
***
Масляной далью катится дорога, оставляя позади блестящие извивы рельсов. Кто-то заходит в вагон, приносит с собой запах моих духов. Я ухмыляюсь.
Ариадна. Когда в моей голове засело странное ощущение, похожее на дежа-вю, на давно забытый и вдруг увиденный вновь сон? Может, когда ты окликнула меня, спускаясь по вокзальной лестнице, не своим, каким-то чужим голосом? Или когда впервые коснулась моей руки, потопив меня в своих глазах? Ты - есенинский мотив, созданный в лад и в меру, ты ограниченная и бесконечная, такая похожая на меня и кажущаяся иногда самой чужой из всех. Наша солидарность в разговорах, мнениях и даже в молчании не перестает меня удивлять. Но когда молчу я, высосанная и иссякнувшая, я хочу слышать потоки слов, излучающиеся из твоих уст. Но этого нет. Ты зеркальна мне. Я хотела бы, чтобы утром, заметив, что я проснулась, ты со смешной улыбкой подбегала ко мне и забиралась на меня, словно ребенок; я хотела бы, чтобы ты молола разношерстную милую чушь, имеющую для тебя огромное значение, и поверяла мне глубинные тайны и оттенки своего мира; я хотела бы, чтобы ты капризничала и отбивалась от меня кулачками, а при встрече бросалась мне на шею и впивалась в меня горячими губами.
Я хочу, чтобы ты была живым ручьем, струящимся через мою жизнь, а ты лишь озеро, неподвижно стынущее неподалеку.
Я надевала обувь и смотрела на тебя. Я всегда смотрю на тебя, когда ты этого не замечаешь. «Она будто мертвая» – думаю, вспоминая, я. Но тут же мысль поворачивается в обратную сторону, поворачивается туда, откуда пришла – ко мне: Нет, это я. Я мертва среди живущих вокруг, и в то же время – нет, именно поэтому! – я есть единственная живая из числа этих мертвецов. Для меня жив тот, кто держит своими пальцами тот же лоскут ткани мироздания, что и я, кто может раздробить на кусочки эпизоды своего прошлого и будущего, кто может пронестись по жизни светящимся клубком и, коснувшись любого окружающего предмета, обнаружить в нем подделку. Нас становится все меньше; меня становится все меньше.
Легко стелется впереди алюминиевый путь, выхватывая из-за поворотов картонные домики и деревья – сожженные спички.
Я не здесь; я наблюдаю. Но что же? Это мои духи? Или чьи-то еще?..
Когда, спустя пару месяцев, я взяла в руки "Волны" Вирджинии Вульф, я поняла, что добровольно решила себя добить. Это очаровательное создание написало труд ничуть не слабее Генри Миллера... Они словно сидели верхом на одной волне, находясь при этом в разных временных и географических промежутках.
Как известно, в начале творческого пути мы все незаметно для самих себя начинаем подражать тем, кого мы изучаем и кто нас восхищает. После ошибок, крайностей и многочисленных сравнений мы вырабатываем свой личный образ действий и мыслей (спасибо, кэп).
Естественно, я и оглянуться не успела, как из-под моей руки стали вытекать явно слизанные с недавно прочитанных писаталей строки. Тогда я поняла, что стоит посмотреть на свою писанину через призму их мастерства, чтобы отсеять очевидный плагиат (или плагиарт?) и достичь самобытности. Так потихоньку из коротких "дневниковых" очерков стало собираться произведение, которое получило название "Трактат о любви", где я пытаюсь рассмотреть любовь во всей ее многослойности и разноцветности. Ни один человек или явление, что повлияли на мою жизнь, не остались без отклика в этом произведении.
Now you can see one piece...)
***
Масляной далью катится дорога, оставляя позади блестящие извивы рельсов. Кто-то заходит в вагон, приносит с собой запах моих духов. Я ухмыляюсь.
Ариадна. Когда в моей голове засело странное ощущение, похожее на дежа-вю, на давно забытый и вдруг увиденный вновь сон? Может, когда ты окликнула меня, спускаясь по вокзальной лестнице, не своим, каким-то чужим голосом? Или когда впервые коснулась моей руки, потопив меня в своих глазах? Ты - есенинский мотив, созданный в лад и в меру, ты ограниченная и бесконечная, такая похожая на меня и кажущаяся иногда самой чужой из всех. Наша солидарность в разговорах, мнениях и даже в молчании не перестает меня удивлять. Но когда молчу я, высосанная и иссякнувшая, я хочу слышать потоки слов, излучающиеся из твоих уст. Но этого нет. Ты зеркальна мне. Я хотела бы, чтобы утром, заметив, что я проснулась, ты со смешной улыбкой подбегала ко мне и забиралась на меня, словно ребенок; я хотела бы, чтобы ты молола разношерстную милую чушь, имеющую для тебя огромное значение, и поверяла мне глубинные тайны и оттенки своего мира; я хотела бы, чтобы ты капризничала и отбивалась от меня кулачками, а при встрече бросалась мне на шею и впивалась в меня горячими губами.
Я хочу, чтобы ты была живым ручьем, струящимся через мою жизнь, а ты лишь озеро, неподвижно стынущее неподалеку.
Я надевала обувь и смотрела на тебя. Я всегда смотрю на тебя, когда ты этого не замечаешь. «Она будто мертвая» – думаю, вспоминая, я. Но тут же мысль поворачивается в обратную сторону, поворачивается туда, откуда пришла – ко мне: Нет, это я. Я мертва среди живущих вокруг, и в то же время – нет, именно поэтому! – я есть единственная живая из числа этих мертвецов. Для меня жив тот, кто держит своими пальцами тот же лоскут ткани мироздания, что и я, кто может раздробить на кусочки эпизоды своего прошлого и будущего, кто может пронестись по жизни светящимся клубком и, коснувшись любого окружающего предмета, обнаружить в нем подделку. Нас становится все меньше; меня становится все меньше.
Легко стелется впереди алюминиевый путь, выхватывая из-за поворотов картонные домики и деревья – сожженные спички.
Я не здесь; я наблюдаю. Но что же? Это мои духи? Или чьи-то еще?..